Гость TJournal: Сёма Кирилин Статьи редакции

Каждую неделю TJournal приглашает к себе в гости интересных деятелей интернета, чтобы поговорить об историях из жизни и поменьше вспоминать о работе. Мы пообщались с Семёном Кирилиным, арт-директором PR-агентства Irony Production, о том, как люди становятся дизайнерами.

Творцы нам тут не нужны

Со скольки лет ты работаешь?

С 12 лет. Дизайнером я стал не от хорошей жизни. Кризис, бушевавший после 1998 года, дал о себе знать: мой детский досуг заключался только лишь в посещении рабочего места отца. Он работал в издательском доме, создавая первую городскую FM-радиостанцию: в редакции он, как директор, появлялся не часто, однако видел, как я там постоянно ошиваюсь с местными чуваками. Я смотрел, как они работают в Photoshop, Corel Draw и Ventura.

Однажды ко мне подошел замначальника рекламного агентства при редакции и, указав на штендер, спросил: «Сможешь сделать дизайн типа такого?» Я ответил: «С закрытыми глазами».

Штендер — это такая членовидная рекламная конструкция, на которую постоянно жалуется Илья Варламов. Порой они загораживают весь тротуар, стоят в несколько рядов и очень сильно захламляют визуальную городскую среду. Это очень серьёзный вопрос на повестке дня. Даже после всех реформ, произошедших в рекламном законодательстве с уменьшением наружной рекламы на улицах, визуального мусора всё ещё очень много. Правительство Москвы избавилось только от тех тем, с которых не могло достаточно удобно для себя зарабатывать. А эти распорки — как Тузик: он вроде и ничей, а кто-то за ним да ухаживает. Так и большинство штендеров: стоят, прикованные цепями к трубе, мешая пешеходному трафику, разрушая без того находящуюся в жопе визуальную культуру.

Сейчас я, как взрослый параноик, предполагаю, что тогда это мой отец всё так мог подстроить. Он видел, что его сын палит все эти штуки, играется. Наверное, он попросил арт-директора дать мне задание. Но у меня в голове до сих пор больше выруливает голливудское стечение обстоятельств.

В этой редакции я играл в Fallout 2 и делал огонь в фотошопе инструментом «палец». Брал красную кисть пушистую, жёлтую кисть пушистую, и тёр «пальцем» целыми днями. Это у меня было любимое занятие: думаю, оно и дало взлёт моей карьере.

Дизайнер, в подмастерья которому меня направили, пару лет уже занимал эту должность и особо не парился ни по поводу дизайна в целом, ни по поводу своей карьеры в частности, чему сегодняшнее настоящее — подтверждение. Он как чувак, который поклеил стены и потолок комнаты старыми газетами со сканвордами, и каждый раз, утыкаясь взглядом в потолок, видел там четыре буквы по горизонтали, куда можно было вписать только один ответ: «Жопа».

Эта жопа по горизонтали меня никогда не устраивала и всегда пугала. Не знаю, может у других на потолке возникает другой вопрос, но у меня почему-то всегда возникал один и тот же: «Пятая точка, четыре буквы». Вот я знаю ответ, он мне ясен, но я им не удовлетворён. И даже записывая там «жопа», я всегда ломал этот потолок и шёл дальше.

Что такое дизайн в твоём понимании?

Тогда я понимал дизайн лишь как оформление запросов клиента в визуальную форму, которая не контролируется ничем, кроме как полем, края которого определяет сам клиент. «Шкукатурка, опт, 500 рублей, 2 тонны, чермет в подарок». Просто приходили, давали контент. Работал я на 533-м Пентиуме.

В чём ты сделал свою первую работу?

Это был Adobe Photoshop 5.5 и Corel Draw 7. В основном я работал в растре, правда, тогда я ещё не знал такого слова. Газеты верстали мы в Corel Ventura, затем все плотно пересели на Pagemaker 6.5, хотя был один энтузиаст, который всем лечил за Quark Xpress, но после семичасового ожидания вывода одной его плёнки в редакции наложили вето на использование этой прекрасной программы.

Warcraft 3 как смысл жизни

Последние годы школы я проучился в архитектурно-строительном классе, сомнительным преимуществом выпуска из которого являлись привилегии при поступлении в Ивановскую архитектурно-строительную академию. Я выбрал его, потому что он был мне ближе по букве: с первого класса я учился в «А», и практически все находили в своём клейме предмет для гордости, а я не был исключением. Мы — «ашки», вы — «бэшки», они — «вэшки»: ксенофобия для самых маленьких.

До девятого класса очень круто прокатывало чтение книжек: если ты прочитал книжку, ты всегда знаешь, что сказать. Но потом в мой мир пришла тригонометрия, и уже тогда я понял, что всё херово и надо поскорее сматывать удочки. Благо было куда сваливать: я открыл для себя прекрасный мир Warcraft 3. В него я играл по 8, по 12, иногда по 20 часов в сутки. Пределом совершенства в этой игре я для себя сразу обозначил победу на чемпионате в своём родном городе.

Тогда ведь и в компьютерный клуб было не так-то легко попасть. Утром или днём — пожалуйста: там был ололо-школоло-пулдэй-даст2, но мне это было не интересно. Необходимо было попасть к «PRO», а все «PRO» тренировались по вечерам, и любая попытка проникновения незнакомого малолетки на территорию тут же пресекалась тонной мата.

Так ты закорешился с админами?

А как иначе. Если каждый день в течение двух лет я буду ходить в этот бар, в котором мы с тобой сидим, то на вот этой барменше я женюсь, официантки родят мне двойню, а директор станет крёстным отцом. Так вот в итоге меня заиграли в клубной команде, которая называлась ACM — «абсолютные кибер-маньяки». У нас даже был свой сайт. Команда состояла в основном из админов этого клуба и персонажей вроде меня. От «членства» мне, конечно, была прямая польза: админы разрешали мне тренироваться нахаляву за то, что я представлял их команду на местных турнирах, прославляя имя великого клана ACM. Какой же космической, но в то же время милой, бредятиной мне это кажется сейчас.

Спустя два года ежедневных тренировок я стал чемпионом Кинешмы по Warcraft 3. Тот момент мне казался самым большим триумфом тщеславия в моей жизни. Из призовых денег админы вычли сумму взносов за наигранное в клубе время, а я побрёл в магазин, рассчитавшись оставшейся суммой за пятилитровую баклажку Багбира и пачку синего LD — ими мы и отметили мою победу. С тех пор в клубы я практически не заходил, да и к Warcraft сердце поостыло.

Кинешма — прекрасный город со стотысячным населением на берегу Волги, недалеко от Плёса, где находится резиденция Медведева: он туда ездит на лыжах кататься. В Кинешме, например, производились великолепные одноименные машины, эдакие четырёхколёсные газонокосилки с тентовой крышей. Главным качеством «Кинешмы» было умение заезжать по лестнице в доме. У неё были настолько маленькие колёса, что для того, чтобы хоть как-то выразить преимущества этой машины, её создателям пришлось придумать такой маркетинговый ход, как возможность ездить по лестницам. Стоит посмотреть на эту машину, чтобы понять, каково было моё первое в жизни представление о дизайне.

Автомобиль «Кинешма»

Разочарование в университете

В школе я присутствовал только изредка, так как думал, что Москва у меня в кармане. ПТУ я тогда даже не рассматривал: я же как бы интеллигент, сын прогоревших коммерсантов! Думая, что всё на мази, я заключил сделку с дьяволом и вступил в кумовской круг коррупционного профессорского беспредела. Девятый класс я закончил на пятёрки и мне сказали, что всё ОК, ты в институте, но за три месяца до окончания школы меня обломали с тёплым местом в универе. Пришлось пробиваться самому.

Недолго думая, куда поступать, и прикинув рынок на перспективу, я решил выучиться на психолога. Уже тогда я представлял себя фрилансером: как я буду всех консультировать, как ко мне будут приходить со своими проблемами. Я вообще нихера не знал о психологии.

Поступил и успешно проучился первый курс, но на одном из экзаменов преподаватель спросил меня: «Почему ты, работая столько лет в рекламе, еще не учишься на ней?» Не найдя ответа на этот вопрос, я решил-таки перейти на факультет рекламы. Для этого мне пришлось заново сдавать ЕГЭ, причём во второй раз я сдал его успешнее, чем в первый, когда ответы мне передавали по GPRS чуваки из Владивостока. На факультете рекламы платное обучение стоило 28 тысяч рублей в год, и, надо сказать, мне это тогда ударило по карману. Мы с тобой сейчас, сидя в баре, пропили примерно два месяца моего обучения на рекламе в Ивановском государственном университете пять лет назад. От этого в какой-то момент становится неловко, но такова жизнь.

С началом учебного года я стал загоняться по сенсорной депривации сна. Это когда спишь не каждую ночь, а через ночь, но засыпаешь на несколько часов раньше и просыпаешься на несколько часов позже.

В чём смысл?

Это очень сильно меняет восприятие реальности. Дня три после начала сенсорной депривации ты ходишь, как после наркоза: лёгкий тупняк на вопросах, которые никогда не вызывали тупняка, и общая неадекватность происходящего. Я продержался три недели: мои шарниры просто уматывало.

На лекциях я сидел в интернете через GRPS в ноутбуке, подаренном отцом. Печатал я быстрее, чем писал ручкой, и однажды решил законспектировать то, что говорит препод, а потом загуглил одну из фраз. И тут я понял, что все слова, которые он произносит, написаны прямо у меня на экране.

Ты нашёл полный текст лекции?

Да, и понял, что больше ничего конспектировать не буду. А у меня же ещё сенсорная депривация: я подумал, может это всё не взаправду происходит, галлюцинация. Продержался ещё пару дней, следя за тем, что мне говорят преподаватели. В один момент я просто встал и спросил, что это за фигня, возмутился. В тот день я ушёл и больше никогда не возвращался, ни разу не поминая добрым словом университеты и всю эту систему.

Армия: приход длиной в год

Я устроился в очередное рекламное агентство. Свободное от работы время занимали клубы, бары, танцполы, тусовки, — весь этот нескончаемый бестолковый водоворот. Днём — работа, вечером — кухня, четные выходные — родители, нечетные — клубы. Всё тот же офис, всё те же лица, всё те же клубы, всё та же зарплата — одно и то же. Я опять подокрался к потолку со сканвордом и загадкой про пятую точку, и я снова вписывал туда то же самое слово. Пришёл к отцу и сказал ему, что хочу ехать в Москву. Он сказал: «Ну и едь. Но только если не уедешь в Москву, уедешь в армию». Я не поверил: «Да ты прикалываешься, пап. Я понимаю, что ты служил, что у тебя есть воспоминания. Но меня этой темой не возьмёшь».

Начал изучать пути переезда в Москву и узнал, что тут штраф для организации за приём на работу уклониста составляет 300 с чем-то тысяч. Я понял, что меня — малолетнего, непутёвого дизайнера-уклониста из Иванова — никто не возьмёт в Москву работать. Я продолжал тусоваться, менять квартиры, но одним апрельским воскресеньем я приехал в Кинешму, зашел в военкомат и с порога сообщил о своих намерениях отдать Родине долг. За три дня до отправления в войска я вручил маме сюрприз в виде повестки. Ушёл, отслужил, вернулся.

Что-то как-то быстро армия пролетела!

Про армию рассказ отдельный. Армия — это другой мир, другая планета, другое измерение. Там все значения слов утратили свой настоящий смысл и приобрели параллельный. Это абсолютно особая материя и субстанция. Это приход длиной в год, заставляющий тебя срываться в разные углы своей личности, но никогда не дающий тебе однозначного ответа на вопрос «Что такое армия». Армия — это не девчонка, которая год провстречалась с тобой, а потом ушла и забрала этот год в своей сумочке. Армия — она другая.

Из-за столика поодаль женщина сказала Сёме: «Бросайте курить!» Сёма ответил: «Нет, ни за что. Если бы вы сказали “Бросайте женщин”, я бы ещё подумал».

Истории про армию намного плотнее, чем местечковые шуточки, которые знаете, например, только вы с Султаном. Если эти шуточки загнать в какой-нибудь пресс, продистилировать, а потом ещё двадцать раз уплотнить, то, может быть, получится какой-нибудь перл из уст младшего сержанта на перекуре. А перекуров каждый день три. А младших сержантов в роте как минимум шесть. И это пиздец.

Бутылка Ягермайстера

Переехав в Москву, я нашёл квартиру по соседству с самым красивым зданием в мире — «домом на курьих ножках», что на проспекте Мира. Я прожил напротив него почти три года и ни разу не замечал за ним какой-либо красоты, но однажды поутру, выйдя из-за угла, я вскинул свои глаза на него, и понял — любовь, мерило моей эстетической ценности, мой идеал.

«Дом на курьих ножках» в Москве

Я менял одну работу за другой, работал на фрилансе, делал каталоги женского белья. Перебивался. Летом 2011 года я твёрдо решил поступать в Британку (Британская Высшая Школа Дизайна).

Ты говорил, что возненавидел всё, что связано с университетами.

Британка — это не вуз, а особая атмосфера. Возможно, это называется европейским образованием, но я никогда не был в Европе и ничего об этом не знаю. Но я знаю, как учат в Британке на курсе Визуальных Коммуникаций: это эффект максимального вовлечения в процесс, который волшебник и колдун Леонид Славин выстраивает совершенно магически.

В качестве одного из домашних заданий в Британке «сделать упаковку-автопортрет» я разработал дизайн бутылки Ягермайстера. Многие мои знакомые не знают, насколько Ягермайстер приятен и крут, когда подаётся ice cold, но я устал им каждый раз объяснять, а сам Ягермайстер сообщает об этом лишь маленьким шильдиком на этикетке.

Фишка была в термочувствительной этикетке. Когда бутылка тёплая, этикетка полностью чёрная: хрен пойми, что там внутри, это ненастоящий Ягермайстер. А когда он охлаждается до нужной температуры, на ней проступают все фирменные знаки, включая оленя с перечёркнутым крестом. Ну, кроме штрихкода: он виден всегда, по нему пробивают на кассе.

Я решил использовать момент в свою пользу и написал письма на все почты Ягермайстера, которые знал, чтобы предложить свой концепт к рассмотрению. В этом мне помогал мой товарищ из Литвы, и вот на одно из таких писем ему ответили из юридического отдела Ягермайстера огромной простыней корректных ругательств про наглых русских в лице нас, собирающихся наладить дистрибуцию непонятного бухла под их брендом в непонятных бутылках. К письму был приложен список из кучи ссылок на сайты, с которых нам было приказано удалиться или переписать текст, указав, что никакой связи с Ягером нет и не было, а это всего лишь студенческий концепт.

Пройдя по ссылкам, я заметил, что копирайтеры переписывали легенду от ресурса к ресурсу, и в некоторых было черным по белому сказано, что Ягермайстер задумал ребрендинг и представил новые бутылки, которые по заказу сделал Russian graphic designer Semyon Kirilin. А я всего лишь за пару недель до инцидента отправил 5 картинок на сайт Packaging of the World, после чего про бутылку написали на Complex — такой TJournal, только большой и обо всём. Это оттуда он разошёлся повсюду.

Послать Шефа

Когда я учился в Британке, я работал в маркетинговом отделе одной крупной компании, занимающейся дорожным строительством. Такой и арт-директор, и дизайнер, и на машинке умею, и крестиком.

И шнец, и жнец, и на дуде игрец.

Ну да. Но я отвечал чисто за дизайн и тупо играл всё остальное время в кикер.

Однажды у этой компании был корпоратив. Я вообще не люблю корпоративы: это неискреннее проявление человеческих чувств. Обычно корпоратив — это пьянка, которая протекает по тем же законам, что и рабочий день. Самый лучший корпоратив — спонтанный, когда после какой-нибудь планёрки или совещания люди выходят настолько выебанные, что ты говоришь: «Единственное, что может сейчас заполнить дыру в моём сердце — это пол-литра Джим Бима», и тебя поддерживают пять коллег.

А там был какой-то реальный корпоратив-корпоратив, посвящённый знаменательной дате: караоке-бар где-то внизу серой ветки, мама ама криминал, ниже, чем Чертаново. Все пьют и поют песни. Я что-то принял на грудь, вышел, спел песню с ребятами, и нам захлопали. Мы стали первыми на этом празднике, кому так искренне захлопали: мы были, как группа Кофе. Мы могли тогда записать EP и продать его по 500 рублей за штуку всем присутствующим.

Но следующий человек, который вышел на сцену, чтобы спеть, сказал мне: «Пойдём со мной». Я спел с ним. Потом другой сказал: «Пойдём теперь со мной споёшь». Я ответил: «Я уже умотался, дайте певцу отдохнуть», но всё-таки согласился. Он был таким мужичком уже в годах, но довольным. Говорит: «Ща будем петь», машет диджею, тот включает песню, и на экране загорается «Кипелов — Я свободен».

Сколько ты до этого там успел проработать?

Полгода. Про меня до этого даже успели прочитать речь, что я такой молодой, подающий надежды сотрудник, в которых нуждается эта компания, и вот на этом воодушевлении я и крикнул, что не буду петь эту хуйню. Я проходил сквозь людей, стоявших в немом недоумении, когда меня подозвал начальник моего маркетингового отдела и сказал: «Ты ебанутый! Это Шеф!». И я понял, что это тот самый Шеф, от лица которого я оформлял много всякий поздравлений, пожеланий, но которого я никогда не видел. Я знал, как этот человек умеет отдыхать — я редактировал фотоотчёты с его корпоративов, но я также знал, что он умеет и работать, раз он сумел создать такую большую контору.

Я понял, что надо вернуться. Возвращаюсь на сцену к Шефу и говорю ему, типа всё окей, давай петь. А «Я свободен» Кипелова — это моя самая нелюбимая песня: она ассоциируется с жёстким серым настом, который хер пробить. Мне казалось, что это всё никак не соприкасается с моим миром, и мне её не нужно знать как минимум, а как максимум даже слышать не рекомендуется. Я эту песню даже до конца не слушал ни разу, но всё-таки я её спел и даже где-то попал в ноты. Нам поаплодировали: на сцене стоял Шеф, который всё это создал, Король Лев, и я, подающий надежды дизайнер, Симба. Я спустился со сцены, со всеми попрощался, ушёл и больше никогда в жизни не захотел выходить на работу в офис.

Irony Production

Два года в Британке вывели меня на околоземную орбиту, но диплом, являющийся необходимой ступенью ракетоносителя для того, чтобы отправиться бороздить космические просторы, я решил отложить до следующего лета.

Спустя какое-то время я случайно наткнулся в своей ленте на пост от группы Британки с просьбой откликнуться дизайнеров, желающих поработать с Irony Production и я ответил на него. Мы встретились с ребятами в баре Стрелки, мельком обсудили задачи по проектам, и уже через два дня я представил по одному варианту на решение каждой задачи. Работу в обеих случаях утвердили с первого раза — а заказчик был государственный, из таких, которые вообще редко что либо утверждают с первого раза. На следующий день мы встретились на крыше офиса с Ксюшей Ратушной, руководителем агентства: уже через 15 минут я был в команде.

Я понял, что можно в очередной раз поверить в стартап. Два года назад, на первом курсе Британки у меня был опыт с одним стартапом на основе бизнес-инкубаторов. Ни для меня, ни для самого стартапа это ничем не увенчалось: он не перерос в полноценное рекламное агентство, на которое претендовал, просто оставил мне небольшую клиентскую базу, которой хватило на пару пицц и билет до Нижнего. Я и до этого в стартапы не верил, а после случая с инкубатором — тем более.

А что поменялось?

Буквально полгода назад я был на лекции основателя Нью-Йоркского агентства Base Design Джеффа Кука о том, как создать транснациональное дизайн-бюро. У него был список заповедей, одна из которых гласила: «Верьте в стартапы». И я понял, что тогда с ребятами я до конца не верил, а с Irony — всё еще может получиться. Некоторые из них младше меня, что для меня всё еще дико, но в то же время безумно интересно наблюдать за тем, что они производят, какие идеи генерируют. Я не думал, что зависть бывает такой белой.

Под нашу последнюю работу — «Подумали и сели как люди» — я специально подбирал иллюстратора, и нам идеально подошел мой хороший друг Илья Кутовой. Я курировал его работу, а копирайтингом занимался Миша Кафанов. Моей задачей было сделать так, чтобы графическое исполнение было максимально синхронизировано с вербальным.

Мы поставили вотермарку, следуя сегодняшним правилам распространения контента: неважно, чей это эксклюзив и кто его создал, важно, кто вынес его на поверхность, на массовую аудиторию. Его отрепостят и так, но вотермарку нельзя пропустить, ты всё равно её заметишь и, если захочешь, полезешь узнавать, кто создал эту работу.

Ночью того дня, когда мы опубликовали эти принты, я зашёл в поиск «ВКонтакте» и стал читать упоминания. Я обратил внимание на один комментарий: «Ну, что это за агентство, какое-то жиденькое». До этого комментария я мотал скроллом минут пятнадцать.